Ответ может заключаться в том, что к тому времени, когда Баур выдавал свою пересмотренную версию, Акс-ману уже перестали верить — отчасти из-за того, что упоминания им времени того или иного события для любого сведущего человека выглядят сомнительными (хотя никто не знал, ради чего он это делает, учитывая, что первые его показания были даны им сравнительно вскоре после событий). Значит, если верить вторым показаниям Баура — особенно в связи с тем, что они полностью противоречат его первоначальным показаниям, нельзя было, чтобы они целиком соответствовали сомнительным подсчетам времени, приводимым Аксманом.
Если верить Бауру, то его новые показания могли делаться только в надежде на то, что они придадут достоверность тому, что путешествие Баура, Аксмана и Бормана вдоль железнодорожных путей действительно имело место. Должны ли мы верить, что именно это стало причиной неожиданного изменения показаний Баура?
Другая серьезная причина не верить показаниям Аксмана заключается в том, как он описывает местонахождение трупов Бормана и Штумпфеггера и, что менее важно, почему такой фанатичный нацист, как Аксман, знавший, что Борман несет с собой последнее завещание фюрера и другие документы, которые должны попасть в руки Дени-ца, не взял эти документы, оставляя их, чтобы они попали в руки русских.
Местонахождение трупов, как мы увидим позднее, будет иметь первостепенное значение в 70-х годах — спустя более двадцати лет после интервью, данного Аксманом Хью Тревор-Роперу, — поэтом здесь уместно рассмотреть некоторые несоответствия в этом вопросе. Это довольно трудно проделать благодаря упрямству историков, которые утверждают, что они были правы во всем. Эта тенденция вносить со временем поправки очень четко видна в отношении железнодорожного моста на Инва-лиденштрассе. Историки и писатели, исследовавшие те события, поначалу отмечали, что, если бы тела Штумп-феггера и Бормана лежали распростертыми на спине на мосту, их наверняка бы заметили другие беженцы, о которых известно, что они двигались этим маршрутом и проходили мимо этого места. Однако таких свидетельств нет.
Некоторые авторы пытались справиться с этой проблемой, простодушно решив, что Аксман имел в виду станцию метро, находившуюся в четырехстах метрах севернее главной железнодорожной станции, а вовсе не основную станцию. Другие искали объяснение в том, что Аксман увидел трупы на рельсах под мостом Лертер, перегнувшись через перила, чтобы лучше рассмотреть их. В таком случае он не мог проверить их пульс, и это вообще никак не совпадает с его показаниями, которые в главном являются образцом последовательности.
Оценивая показания Аксмана, я не обращал большого внимания на разночтения во времени, потому что люди весьма часто неправильно определяют время. Меня не обеспокоили также несоответствия в описании боевой обстановки. Я готов был поверить показаниям Аксмана, показаниям убежденного нациста, который мог говорить правду, а мог и не говорить. Я не придал значения и изменениям в его показаниях в отношении причин смерти — сначала он предположил, что Борман и Штумпфеггер были застрелены в спину, потом склонился к версии, что они покончили самоубийством, а позднее выражал полную уверенность, что они приняли цианистый калий, —человеческой натуре свойственно округлять и так уже хорошо складную историю. Гораздо больше меня интересовало другое: зачем разумному, интеллигентному человеку, такому, как Баур — профессиональному летчику, — ставить себя под удар и выглядеть смешным, столь радикально меняя свою историю.
Тем не менее появилась необходимость подтверждения версии Аксмана. Дело в том, что 17 февраля 1953 года майор СО Иоахим Тиберциус написал в бернской газете «Дер Бунд»:
«После взрыва я потерял Бормана из виду, но столкнулся с ним у отеля «Атлам». К тому времени он уже сменил свою форму на гражданскую одежду. Мы вместе отправились по Шифбауэрдамм и Альбрехт-штрассе. Потом я окончательно потерял его из виду, но у него был шанс спастись, как спасся и я».
Одежда Бормана оставалась нерешенной проблемой, поскольку одни главные свидетели описывали его то в полной форме обергруппенфюрера СС, то в коричневой форме нацистской партии без знаков отличия, то в серой военной полевой форме. Совершенно очевидно, что свидетельство Тиберциуса поставило версию Аксмана под сомнение, поскольку путь, которым якобы шли Борман и Тиберциус, был именно тем путем, которым двигалось большинство беглецов, то есть путем, избранным группой Монке, и, судя по времени, упоминаемому Тиберциу-сом, они с Борманом шли примерно в двадцати минутах ходьбы позади группы Монке.
Все это ставит перед нами загадку, которая, как мы увидим, с течением времени становится все значительнее. Потому что если Тиберциус говорит правду, то Баур лжет, — факт, вполне совпадающий с тем, что он менял свои свидетельства. Еще более существенно то, что показания Тиберциуса означают, что свидетельство Аксмана, вероятно, лживо. Аксман якобы сбежал и скрывался в доме своей любовницы в Веддинге, и его показания, правдивые или лживые, лежат как дымовая завеса над всем местом действия: декорация для обнаружения предполагаемых трупов Бормана и Штумпфеггера и одной из самых важных в истории патологоанатомических опознаний.
Интерес в мире к судьбе Мартина Бормана продолжался еще долго после окончания войны, подогреваемый активной деятельностью охотников за нацистами и мифами о тайном путешествии обитателей бункера через Европу и расселении их в Новом Свете. Причудливая комбинация фантазии и дезинформации существовала почти пять десятилетий.