Двойники. Правда о трупах в берлинском бункере. - Страница 98

«Правительственные материалы, использованные для данных протоколов, были проверены, и ни одной папки с таким номером, имеющей отношение к Борману, не обнаружено. Можно считать установленным, что упомянутая папка находилась в хранилище, отведенном для нее, и была залита водой в результате порчи водопровода, а папки, относящиеся к годам 1957— 1960 и 1960—1967, уничтожены. В результате не известно, содержали ли они какую-либо информацию о подозреваемом объекте».

В итоге папки, относящиеся к периоду 1948—1967, практически не существуют. Архивы пострадали от вечной беды — наводнения!

Масштабы уничтожения архивных материалов «энтузиастами» понимал президент Менем, когда он, положив руку на дело Йозефа Менгеле, заявил, что «Аргентина, открывая доступ к этим материалам, оплачивает свой долг перед человечеством». После этого он подписал декрет, обязывающий все организации проверить свои архивы в поисках аналогичных документов и в течение тридцати дней вернугь их в национальные архивы (откуда они скорее всего попадут в печку).

Последовавшиеся за этим тридцать дней никаких новых разоблачений о Бормане не принесли.

Знакомство с архивами, доступ к которым был открыт в 1992 году, обнаружило ряд интересных фактов, приоткрывающих причины неуверенности, царившей в высших аргентинских сферах, и проливающих новый свет на дело Ладислава Фараго.

Архивы показывают, что в декабре 1972 года внимание министерства иностранных дел обратилось на одного из его собственных сотрудников — советника разведывательного отдела А, самого близкого к президенту. Этот материал содержится в папке «707 ХХВ».

Это был не кто иной, как все тот же Хуан Хосе Веласко, которого Фараго в конце концов опознал, тот самый Веласко, который утверждал, что был уволен в отставку, и которого, как секретного агента, аргентинская полиция не признавала.

Причина следствия по делу Веласко весьма интересна. Заключается она в «предполагаемой передаче информации о Бормане журналистам английской газеты «Дейли ньюс».

Веласко оставался на своей работе вплоть до последних дней военного режима в Аргентине — до 1973 года, когда был уволен новым президентом. Веласко был оскорблен тем, что ему не объяснили причину увольнения.

Отдел министерства иностранных дел пытался выяснить местопребывание еще двух людей и проверить их. И это обстоятельство даже теперь вызывает интерес. Первый человек был известен как ЕД, удостоверение личности № 1361642, — номер, который, по версии Фараго, имел скрывающийся Борман Второй человек, которого они искали, был ЭГ, или Элиазер Гольдштейн, — фальшивое имя, используемое, как предполагалось, Борманом.

Записи другой деятельности отдела министерства иностранных дел, упоминаемые среди документов Фараго, по-видимому, исчезли в 1972 году. Полиция вынуждена была в 1992 году признать, что они исчезли неизвестно каким образом.

Можно прийти к вполне разумным выводам, даже если они недоказуемы.

Первый вывод заключается в том, что в 1972 году Веласко лгал: он имел покровителей на самом верху, и это покровительство было ему обеспечено до тех пор, пока существовал режим.

Мы не знаем, почему он лгал, ради кого он лгал, как не знаем и масштабов этой лжи. Но мы знаем, что он был замешан в предоставлении Ладиславу Фараго ряда фальшивых документов, которые одурачили самых опытных следователей. Веласко был также замешан в передаче Фараго фотографии, на которой был снят он и похожий на Бормана Николас Сири, и тем самым стал инструментом обмана. Весьма маловероятно, что высокопоставленный офицер разведки тридцати шести лет мог в течение 12 лет дружить с 54-летним школьным учителем. Гораздо более вероятно, что было известно, что Сири похож на Бормана, и потому его убедили принять участие в маловероятной истории с фотографированием в кафе.

Второй вывод сводится к тому, что весьма вероятно, что Фараго был обманут Веласко и «Стембергом», действовавшим сообща. Чего мы опять-таки не знаем, это, оказывалось ли покровительство высоких сфер, которым, безусловно, пользовался Веласко и, возможно, Стемберг, вопреки или благодаря их действиям. В случае с Веласко ясно, что покровительство это было достаточно могущественным, чтобы противостоять позднейшим расследованиям отдела министерства иностранных дел.

Третья возможность, какую можно допустить, относится к той заботе, которую проявил этот отдел министерства в отношении неприкосновенности своих архивов и характера хранившихся в них документов. В 1972 году была установлена потеря документов, содержание и достоверность которых, весьма вероятно, касались предполагаемых подделок как предупреждения против дальнейших расследований обладателей (ЭД или ЭГ) по поводу их подлинных удостоверений личности и псевдонимов, упоминаемых Фараго. Эту утрату документов можно было бы проследить путем сравнения показаний или пользуясь воспоминаниями сотрудников архива или агентов. Такое расследование, возможно, подтолкнуло бы нас к выводу, что утраченные документы действительно касались Бормана.

Мы знаем, что один из документов, представленных Фараго, был переводом на испанский язык статьи из «Шпигеля», а чтобы он выглядел официально, его снабдили печатями. Однако лучший способ обмануть офицера разведки, привыкшего изучать документы абвера и тому подобные материалы, — это включить в фальшивку какой-нибудь подлинный документ. В результате запутывается все.

Подводя итоги, можно сказать, что разоблачения 1992 года в Буэнос-Айресе показывают, что Ладислава Фараго подставили совершенно сознательно либо как часть дезинформационного замысла, либо просто как орудие хитрого заговора агентов аргентинской разведки, но ясно, что часть переданной им информации была подлинной, как это явствует из последующих акций аргентинского министерства иностранных дел.