В разговоре со мной Шпеер придерживался той же линии, но, когда я сообщил ему о моих подозрениях насчет подлога с Евой Браун и попросил его рассказать о деіалях плохих отношений между Блашке и Борманом, он полностью изменил свои показания, заявив, что об этом антагонизме он слышал только в Шпандау от Бальдура фон Шираха, предшественника Аксмана на посту руководителя Гитлерюгенда. Шпеер не мог припомнить, почему у них зашел об этом разговор и каким образом фон Ширах мог знать об отношениях Блашке и Бормана, поскольку нет никаких свидетельств того, что Ширах когда-либо имел близкий контакт с Блашке. Шпеер, законченный прагматик, просто неожиданно понял, что его показания вызывают подозрения, и решил, что не может далее ручаться за Блашке.
Когда Согнес изучал останки, он был гостем фон Ланга и журнала «Штерн», которые в согласии с Рихтером предпринимали всевозможные усилия, чтобы устранить все проблемы, вставшие у него в связи с вещественными доказательствами, и вручили Согнесу пухлые папки «Штерна» по Борману, даже снабдив его фотографиями вещественных доказательств. Сначала Рихтер легкомысленно отказался от предложения помощи со стороны Со-гнеса, но когда узнал, что тот в настоящее время является президентом Международного общества стоматологической патологоанатомии, то изменил свою позицию.
Поначалу немцы встретили Согнеса враждебно, но потом стали весьма гостеприимными, а фон Ланг и «Штерн» оказались такими доброжелательными, что Согнес счел себя обязанным отметить, что сотрудничество было «исключительно продуктивным» и касалось некоторых «деликатных и трудных проблем». Согнесу предоставили возможность побеседовать с интересующими его Гербертом Зайделем и прорабом строительных рабочих, обнаруживших останки, Вольфгангом Зелем, а также с доктором А. Райделем, дантистом берлинской полиции, который одним из первых обследовал скелеты.
Опасаясь, как бы не подорвать свою репутацию, Согнес впоследствии настойчиво подчеркивал, что его сила в том, что он «сам по себе»: «Я никогда не просил и не получал никакой национальной, международной, политической, религиозной, не говоря уже о коммерческой поддержки от заинтересованных сторон». Он охарактеризовал свои розыски и свое пребывание в Берлине как «самостоятельные».
Таким образом, получилось, что профессор Согнес принял схемы Гуго Блашке как более или менее достоверные, не подвергая сомнению подтверждающие их показания Кэте Хейзерман. Профессор не ссылался на несоответствия в первоначальных показаниях Фрица Эхтмана, зубного техника. Как он вынужден был признать в разговоре со мной, «это было все или ничего. У нас больше ничего не имелось, с чем мы могли бы сравнить зубы скелета».
Тем не менее, допуская все волнение, которое испытывал профессор Согнес, которое в итоге заставило его не придать никакого значения сомнительному происхождению некоторых материалов и прийти к заключению в отношении его сравнений, никак не подкрепленному с научной точки зрения, весьма интересно проверить эти патологоанатомические данные вторично, пользуясь возможностью оставаться совершенно «самостоятельными» и не столь подверженными азарту погони.
Схема и описание зубов Бормана, сделанные Блашке, вызывают внимание в четырех главных пунктах.
Первый пункт — это неполностью разрушенный зуб мудрости справа в нижней челюсти Бормана. Во время последнего визита Бормана к Блашке он якобы жаловался на дупло в этом не полностью разрушенном зубе, который, как говорит, стал темно-коричневым. Поражение зуба вызвано изнашиванием верхнего зуба, размягчившего десну.
В своих показаниях американца Блашке обрисовал эту проблему: «Нижний правый третий коренной зуб (зуб мудрости) был сломан и поэтому оказался ниже второго коренного. Впадина в десне была заполнена йодоформом, а большое дупло нежующей поверхности заполнено цементом».
Череп, вырытый первоначально в 1972 году, рассмотреть вообще было невозможно. Он был целиком заполнен красновато-коричневой глиной, но тем не менее утверждали, что зубной мост на верхней челюсти оказался каким-то образом изъят, — его не обнаружили и вокруг скелета, когда он был «случайно выкопан». Маска из плотной глины, облеплявшая череп, заметно отличалась от песка, в котором лежал другой череп и который было легко очистить. Состояние обоих черепов — одного, легкоочищаемого, ухмыляющегося, и второго, представляющего бесформенную массу, — можно разглядеть на первоначальных фотографиях, опубликованных в 1972 году. Этот феномен облепляющей почвы, который, к удивлению, не коснулся костей, а только одного черепа, толком никто никогда не объяснил, как никто не подверг анализу глину.
Очевидная несообразность того, чтобы одинокий череп был обнаружен отдельно в песчаной почве, которая была переворочена и просеяна за несколько лет до этого, не прошла мимо внимания профессора Согнеса, который был уверен в возможности того, что череп мог быть принесен туда неизвестно откуда. Он сам поднял ряд вопросов, но не нашел на них ответов. Профессор допустил, что недостаточно квалифицирован, чтобы судить, и оставил все, как есть, «поскольку никого это не беспокоит».
Поэтому Согнес сконцентрировался на правом третьем коренном зубе нижней челюсти — первом стоматологическом доказательстве, которое он должен был изучить. Он утверждал, что в черепе на самом деле был почерневший (желто-коричневый) зуб, действительно расположенный ниже остальных зубов, являя таким образом образец частично разрушенного зуба. По мнению Согнеса, это свидетельство гниения; дупло обнаружено на участке, близком к губам и внутренней плоскости щеки, но не было никаких следов йодоформа и совсем ничтожные следы, если их вообще можно было определить, пломб, упоминаемых Блашке.