Двойники. Правда о трупах в берлинском бункере. - Страница 22

Историки никогда не обращались к этой невероятной телеграмме. Была ли она отправлена потому, что Эйзенхауэр действовал в обстановке вакуума власти, вызванной бездействием президента? Но даже если он не получал указаний от Рузвельта, у Эйзенхауэра был свой начальник, к которому он не обратился. А должен был Эйзенхауэр доложить председателю Объединенного комитета начальников штабов генералу Джорджу Маршаллу, как отмечалось в телеграмме W 64244 от самого Маршалла. А Маршалл (телеграмма W 64349 Эйзенхауэру от 7 апреля) считал, что «лучше всего воспользоваться ситуацией на севере, с тем чтобы захватить Берлин раньше, чем там окажутся русские». Судя по этому, Рузвельт и американское верховное командование не соглашались с Эйзенхауэром, однако он проигнорировал даже Маршалла.

Похоже, что Эйзенхауэр, испытывая давление со стороны Монтгомери, не принимал никакой критики своих действий — даже от Маршалла — и был преисполнен решимости поставить Монтгомери на место. Этим можно объяснить его решение весьма значительно ограничить роль Монтгомери, сведя ее практически до функции наблюдателя. Эйзенхауэр, кстати, только что вернулся из поездки, когда его приветствовали его командиры дивизий. Все они, будучи в эйфории после форсирования Рейна, наперегонки выражали свою лояльность Эйзенхауэру и Брэдли перед лицом продолжающейся критики со стороны Монтгомери.

Была у Эйзенхауэра еще одна причина иметь дела со Сталиным, которая не попала в поле зрения почти всех историков. Речь идет о секретном соглашении, достигнутом между Советским Союзом и Америкой, как прямом результате доклада от 28 июля 1944 года американского Объединенного комитета начальников штабов. Этот доклад был адресован государственному секретарю и касался предстоящего послевоенного упадка Великой Британии и того, что это означает для США в смысле возможностей создания собственной империи. Главной силой, с которой, как предвидели генералы, США придется состязаться, будет Советский Союз, с которым они предлагали достичь прагматического соглашения. Они имели в виду, если излагать вкратце, что американские вооруженные силы предадут Великобританию, а Сталина смягчат различными подачками, чтобы он позволил американским финансам стабилизировать послевоенную Европу, чтобы Америка смогла овладеть разваливающейся Британской империей.

Такое объяснение может объяснить почти полное молчание со стороны государственного департамента в ответ на непонятные в ином случае действия Эйзенхауэра, когда он, подменяя президента, входил в контакт со Сталиным. Это вполне могло быть молчанием заговорщиков.

Однако такая теория не объясняет изменение направления американского наступления с Берлина на Лейпциг. Нет никаких разведывательных данных, говоривших о наличии хоть каких-то существенных сил, которые могли бы противостоять Эйзенхауэру в его наступлении в намеченном направлении, и он не мог оправдать изменение направления удара необходимостью уничтожить такие силы. Эйзенхауэр знал размеры уже не имеющих никакого реального значения оружейных складов, оставшихся у него позади, знал, что главные промышленные цели и заводы рейха либо уничтожены, либо захвачены американскими войсками, он также прекрасно знал, что ничего не выиграет, захватывая уже разрушенный Дрезден или Лейпциг. Имело ли какое-то конкретное значение его упоминание о «цитадели в Южной Германии»?

Генерал Брэдли, похоже, как никто другой, был убежден, что нацистские силы в Немецких Альпах могут создать ядро для нового, Четвертого рейха. Он купился на миф, который даже Геббельс не смог подсунуть германской армии или немецкому народу, миф, предусматривающий, что «вервольфы», банды фанатиков-нацистов, будут атаковать на каждом лесистом склоне, вооруженные до зубов, готовые разрушать, организуя восстания в тылу союзных войск. Правда же заключалась в том, что нацистская Германия оказалась единственной оккупированной европейской страной, где не было подпольного сопротивления. Поляки шутили, что немцы не могут организовать сопротивление, потому что это против правил! Тем не менее Брэдли заразил Эйзенхауэра своей детской наивностью и умонастроением, хотя не было никаких свидетельств существования каких-то подобных германских сил. В оправдание такой чудовищной доверчивости можно привести тот факт, что Брэдли принял перебазирование 6-й германской армии с Западного фронта к Будапешту как стремление обеспечить прикрытие упомянутой «цитадели» от востока — абсолютно неубедительное объяснение. Поскольку Эйзенхауэру было известно, что генерал СС Вольф ведет переговоры о капитуляции своих войск в Северной Италии, такое предположение выглядело по меньшей мере абсурдным.

В результате этого разнобоя была потеряна неделя, ушедшая на окружение разбегающихся немецких солдат. Все предполагали, что Брэдли немедленно начнет наступать на Лейпциг, поскольку в Руре ему делать было абсолютно нечего. Монтгомери оправился и заявил, что не будет наступать на Берлин непосредственно, а поначалу пойдет на Любек, чтобы отрезать полуостров Шлезвиг-Гольштейн и не дать советским войскам захватить Данию, а уж потом двинется на юг, к Берлину. Но все это были лишь благие намерения.

Эйзенхауэр тем временем понял пагубность своей политической ошибки и направил смиренное, примирительное письмо Маршаллу: «Если Объединенный комитет начальников штабов решит, что союзные войска должны брать Берлин, не считаясь с чисто военными соображениями, я с радостью изменю свои планы и свои убеждения и проведу такую операцию».