Однако своим подчиненным командирам он изобразил столь резкий поворот совершенно иначе. Было ясно, что Брэдли разделяет политику «медленного продвижения» Эйзенхауэра и знает причины этого: Эйзенхауэр решил, что, несмотря на нарушение Сталиным своих обещаний, Ялтинские соглашения о послевоенном разделе Европы будут выполняться. Однако Брэдли не мог приветствовать то, что такое решение придерживаться Ялтинских соглашений явно было принято Эйзенхауэром единолично. Это явствует из телеграммы 18710, в которой Эйзенхауэр холодно информирует Маршалла, что Сталин «согласился» на бросок к Лейпцигу, «хотя Лейпциг расположен в глубине той части Германии, которую оккупировать будут русские».
Администрация США и советники президента демонстрировали свою поразительную глупость, позволяя Эйзенхауэру по-прежнему принимать политические решения такого значения, причем решения, которые не разделялись британским или любым другим правительством, он фактически подменял собой президента.
Несмотря на тактику затягивания Брэдли, три американские армии, находившиеся под его контролем, 11 апреля подступили к Лейпцигу, и им потребовался всего один день, чтобы войти в него, не встречая, по существу, никакого сопротивления. Через несколько часов после занятия Лейпцига американские части вышли к Эльбе. Брэдли отнюдь не был рад этому.
Еще более он был озабочен, когда узнал от Билла Симпсона, командующего 9-й армией, что на севере есть вероятность того, что мост в Магдебурге попадет в целости и сохранности в руки 9-й армии. Спустя несколько дней Брэдли писал своему адъютанту майору Честеру Хансену: «Я боялся, что 9-я армия попадет в ловушку с этим мостом, ведущим на север, и почти надеялся, что кто-нибудь взорвет его». Когда ему доложили, что немцы взорвали мост, он отреагировал: «Слава Богу».
Британское верховное командование и Черчилль оказались перед лицом такой ситуации, когда армии западных союзников прошли всю Германию и дожидались теперь на Эльбе, не двигаясь вперед. Их позиции на Эльбе около Виттенберга находились всего в 135 километрах от центра Берлина. В послевоенное время и в годы «холодной войны» Эльба была крайним рубежом на востоке, куда дошли западные союзники.
17 апреля, когда американцы двинулись на юго-восток, 572 американских бомбардировщика разбили Нюрнберг. В Берлине Гитлер оказался перед лицом уже советского блицкрига. Он приказал разрушить все мосты вокруг Берлина — эти мосты, возможно, были единственным препятствием, с которым столкнулись бы союзные армии.
Даже американские начальники штабов пошли на попятную. Комментируя восприятие американским обществом политического раздора между Айком и Монти, генерал «Симбо» Симпсон доносил Монти из военного министерства: «Это на самом деле безобразно... Если бы только американская общественность знала правду». А правда заключалась в том, что Эйзенхауэр упустил возможность взять Берлин и положить предел распространению советского влияния дальше на запад.
Правду тщательно скрывали. «Дейли миррор» 28 апреля сообщала, что «семь союзных армий сомкнулись вокруг последнего оплота Гитлера в горах Австрии и Баварии». Между тем на севере только две армии союзников сражались с подлинными, а не мифическими силами, чтобы взять города Гамбург и Бремен. Им понадобилось время до 29 апреля, чтобы дойти до Эльбы и двинуться по направлению к Любеку, и они буквально на полдня опередили советские войска. На этот раз союзники продвигались с разрешения: Эйзенхауэр с запозданием осознал свою оплошность в отношении Дании, а смерть Рузвельта 12 апреля привела к тому, что вакуум в высших эшелонах американской политики заполнил Гарри Трумен.
Теперь западные союзники остановились напротив Берлина — наблюдатели, ожидавшие, чтобы Советы завершили свой последний акт. Как докладывал Монтгомери маршалу Бруку, «поток немецких военных и гражданских лиц, бегущих от русских, нечто такое, чего я никогда раньше не видел...».
На всем протяжении Эльбы западные союзники наблюдали сумасшедшее бегство подавленных, отчаявшихся людей; многие военные ветераны той расы, которая объявила себя превыше всех, откровенно плакали от радости, что захвачены западными союзниками. Вопреки завесе секретности, похоже было, что германское верховное командование знало о ялтинском соглашении Сталина с Западом и было точно информировано, где именно остано-
вятся западные союзники. Эльба стала Стиксом для людей, желавших спастись от неминуемого ада. Слухи о бессмысленных разрушениях, творимых советскими войсками, грабежах, убийствах и насилиях распространялись среди союзных войск. Протест против этих средневековых ужасов, обрушившихся на мирное немецкое население, рождал в союзных войсках сочувствие, но, поскольку многие военные из армий союзников видели Бельзен и другие лагеря уничтожения, сочувствие это было невелико.
В ноябре 1944 года Сталин созвал свою Ставку и, отвечая на вопрос генерала Антонова, предложил назначить маршала Жукова главнокомандующим войсками предстоящего вторжения в Германию. Он начертил на карте грубую линию, показывающую, что маршал Иван Конев свернет к югу, и это будет частью большого танкового наступления на Берлин, другим флангом будет фронт армий Жукова. Из вредности Сталин ехидно не довел эту линию разграничения до конца и оборвал ее в 65 километрах от Берлина, пожал плечами и сказал: «Кто первый пришел, того первого и обслужили».