Двойники. Правда о трупах в берлинском бункере. - Страница 44

...

«Фюрер очень серьезно посмотрел мне в глаза, пожал руку, попрощался и застрелил себя. Ева Браун застрелилась в то же время. Я не остался там, чтобы осмотреть их тела, и не знаю, что с ними случилось».

Какая часть из этого заявления могла быть неправильно понята или неправильно истолкована? Эти фразы носят мелодраматический характер, что свойственно и самому Бауру. При всем при том они запоминаются. Нелыя представить себе, чтобы такое количество людей неправильно их истолковали. Это заявление Баура вряд ли подкрепляет книгу Тревор Ропера, так же как и последующие высказывания Баура.

Гейни Линге тоже немедленно попал на страницы печати — контракт с ним был подписан там же и тогда же, 8 октября во Фридланде, журналом «Ньюс оф зе Уорлд», который 23 октября опубликовал его неподдельные и, как будет показано дальше, неточные показания 23 октября. Как мы увидим, заблуждаться о смысле его слов невозможно, а его описание оказывается в разительном противоречии с версией Тревор-Ропера — не в деталях, а по сути своей. Утверждение Тревор-Ропера, что показания Линге и Баура вполне совпадаіот с версией его книги, не более как стремление выдать желаемое за действительное.

ПЕРЕД ТЕМ, КАК ОПУСТИЛСЯ ЗАНАВЕС

Тогда что же можно решить насчет подлинных событий, связанных со смертью Гитлера? Открытие его предполагаемого завещания и последний воли, так же как и упоминание о его женитьбе, требуют более серьезного разбирательства.

На удивление мало споров вызывает бракосочетание Гитлера и Евы Браун, якобы совершенное гауляйтером Берлина Вальтером Вагнером 29 апреля в картографической комнате в бункере в присутствии Бормана и Геббельса в качестве свидетелей. И это несмотря на малое количество доказательств и утверждения некоторых обитателей бункера, включая Ханну Рейч и генерала Роберта Риттера фон Грейма, что никакого бракосочетания не было.

То, что Рейч порвала переписку Евы, доверенную ей, предполагает наличие некоторой ревности и смятения по поводу того, что ее герой пал столь низко, что женился на такой простушке. Следует признать, что некоторые разделы показаний Ханны Рейч вызывают сомнения, но тем не менее нет никаких подтверждений, что бракосочетание вообще имело место, кроме устных показаний секретарш Гитлера и упоминания о бракосочетании в «завещании» Гитлера.

Завещание и последняя воля, приписываемые Гитлеру, представляют собой отпечатанный на машинке документ, предположительно подписанный им. Единственным свидетельством из первых рук являются показания секретарши Гитлера фрау Юнге, которая была склонна к мелодраматизму, и ее свидетельства должна рассматриваться с крайним скептицизмом.

Она рассказывает, как Гитлер вызвал ее и продиктовал ей два документа. Опираясь для поддержки на обеденный стол, он не прерываясь продиктовал ей! Это многозначительное и весьма неправдоподобное действо для человека, страдающего тяжелой формой болезни Паркинсона. Свидетелями его «подписи» были Геббельс, Борман, Кребс и Бургдорф, главный адъютант Гитлера.

Большинство историков полностью приняли это завещание как подлинное. Тревор-Ропер заявляет довольно характерно для него: «Подлинность этих документов была установлена без всяких сомнений благодаря множеству обстоятельств, изучению экспертами подписи и показаниям людей, хорошо его знавших, включая одного из тех, кто подписывал его «Волеизъявление», фон Белова, и его секретаршу фрау Юнге, которая печатала оба документа».

С тех пор как была разоблачена подделка дневников Гитлера, общественность стала весьма скептически относиться к экспертам-графологам и историкам, но есть намеки, указывающие на то, что это был Геббельс, кто либо придумал и продиктовал, либо переделал окончательный текст завещания, поскольку язык этого документа очень уж похож на его собственный. Подпись — какая-то завитушка —могла быть подлинной, могла быть хорошей подделкой или плохой, но не было и нет никакой научной возможности ответить на этот вопрос.

В любом случае, отбрасывая риторические и антисемитские выпады, эти документы мало что значат — за исключением того, что в завещании содержится упоминание о предназначенной судьбе Гитлера:

«Моя жена и я предпочитаем умереть, чтобы избежать позора свержения или капитуляции. Мы желаем, чтобы наши тела были немедленно сожжены в том месте, где я проводил большую часть своего рабочего времени в течение двенадцати лет служения моему народу».

Единственный серьезный вопрос заключается в том, является ли это подлинным отражением того, что сам Гитлер или другие хотели, чтобы произошло, и не написан ли этот документ для того, чтобы ввести в заблуждение. Поскольку эти документы не стали доступны советским представителям, которые поспособствовали бы закреплению любой подобной фальшивки, последнее предположение следует отвергнуть. Похоже на то, что в какой-то момент или сам Гитлер действительно думал о самоубийстве, либо кто-то другой обдумывал для него такую возможность.

В последующих показаниях свидетели из бункера вспоминают то, что они называют «последними счастливыми моментами в бункере», но похоже, что счастье исходило не от непринужденной встречи, которую описывают слезливые секретарши Гитлера. По их словам, Гитлер вызвал всех женщин на рассвете 30 апреля и прошел вдоль их шеренги, серьезно кивая каждой в молчаливом, мрачном, но многозначительном прощании. Счастье это исходило, кажется, от импровизированного праздника, который устроили эсэсовцы в гараже рейхсканцелярии, когда узнали, что Гитлер созвал своих секретарш, чтобы попрощаться с ними. Осталось так много свидетелей этого праздника, что не приходится сомневаться в том, что он действительно имел место. Эсэсовцы были счастливы просто потому, что услышали, что Гитлер собирается покончить жизнь самоубийством, и что теперь они могут заняться серьезным делом собственного спасения. Их праздник настолько вышел за все рамки, что они не обращали внимания на все призывы успокоиться. Портной Вилли Мюллер, оказавшийся в западне в рейхсканцелярии, описывал, как поднялось у всех настроение. Особенно весел был шеф СС Раттенбургер.